Алевтина Фёдоровна Лебедева родилась в 1937 году в Петрозаводске. В годовалом возрасте родители отвезли её к дедушке с бабушкой в Заонежье, а сами жили в Петрозаводске. Отца отправили на фронт, в своем первом и последнем письме он сказал жене обратиться за помощью в военкомат: так она, беременная и с двухлетним ребенком, эвакуировалась в Заонежье к семье.
Первое время жили на молоке от коровы из хозяйства, в конце сентября дедушка сказал: «Надо отсюда эвакуироваться, незачем здесь жить». Из оставшейся муки бабушка испекла хлеб, и семья отправилась в деревню Типиницы Медвежьегорского района на баржу. Но зайти на неё не успели: ещё на подходе увидели, что баржа отошла от пристани, именно это спасло семью от гибели. Баржа дошла до Вороньего острова и финский самолет её разбомбил. Тех, кто хотел спастись вплавь, расстреливали из пулемета. Так семья вернулась в Заонежье, в деревне остались ждать следующую баржу, только потом узнали, что это была последняя.
Финны пришли в деревню 4 декабря, к тому моменты мама Алевтины родила третьего ребенка. За 3 километра от их дома располагался штаб и тюрьма, дезкамера и баня для заключенных. Вокруг домов (их в колхозе было 7) не было колючей проволоки. В каждом доме жило по 5-6 семей: финны расселили всех людей из прибрежных деревень.
У нас в доме было 22 человека. Во время войны умерло четверо: женщина с восьмимесячным ребенком, муж моей тети и её младший сын. Ели хлеб, который делали из муки, соломы и цветущего клевера, который собирали у дома.
Каждый четверг в деревне был санитарный день. Финские солдаты очень боялись инфекции, поэтому деревню всю подметали «под метелочку», всех проверяли на педикулез. И если у кого найдут – сразу же волосы под машинку. Волосы снимали тут же, а всех увозили за три километра, где был штаб. Там была дезкамера, все белье проходило через эту дезкамеру.
С деревни никуда не разрешалось выходить без пропусков. На питание финны выдавали карточки, проходило это как раз в доме, где жила семья Алевтины Федоровны: дом занимал очень выгодное стратегическое положение – он был на горке, с горницы было видно тот конец деревни, а с комнаты видно всё остальное. Голодные люди получали карточки и шли три километра, получать свою норму. Выдавали по 150-200 грамм на день. Рабочим давали чуть побольше, а детям и старикам, кто не работал, тем давали меньше. Чтобы получить норму быстрее люди много разговаривали и толпились, на что финн выгнал их на улицу. Из-за холода все по одному вернулись в горницу, на что финн выпустил очередь в потолок. После этого никто в дом не заходил, только по очереди. Позже мама Алевтины узнала от переводчика, что того солдата сняли с должности.
Потом к нам уже второй ездил финн, давал карточки, фамилия его Сало была. Я этого финна хорошо запомнила, он такой здоровый был, уже в возрасте, лысоватый такой. Он как-то хорошо относился, добро, поговорил с нами по-русски говорил. Потом он женился на русской женщине и увез ее в Финляндию.
Конечно, этой нормы не хватало. И однажды мама девочки пошла резать рожь, только так, чтобы было не видно. Потом она рассказывала: «Режем, вдруг слышим – кто-то идет. Мы подумали, что это староста, упали на землю и лежим». Оказалось, что по полю шел партизан. Сказал сначала: Кто здесь, кто здесь? Я свой, скажите, кто здесь». Люди поднялись и рассказали партизану, что еды им не хватает, поэтому они режут колосья. Тот достал нож, быстро нарезал ржи и спрашивает: «У вас нет хлеба? Мы уже месяц ходим здесь по Заонежью и месяц питаемся только одним мясом. Нам бы хоть кусочек хлеба, просто хочется хлеба, все равно какого». Мужчина сказал, чтобы дедушка Алевтины пришел к одной сосне и крикнул 3 раза «Мишка». Дедушка быстро спохватился, в одном даже нижнем белье побежал, отнес им хлеб. Он рассказывал:
Я три раза крикнул «Мишка», и слышу – на третий раз идет. Отдал им хлеб и табачную пыль, они дали листовки: если можете, распространите, и предложили оленьего мяса. Я говорю: «Нет, мясо я взять не могу. Как я буду варить? Запах пойдет, а скажут, где взял мясо?». Ну они спросили еще, как нам выбраться, вы дорогу знаете? А я знал каждую тропку в своей округе, километров за 20 каждую тропинку знал. Рассказал, как можно пройти получше.
Самих финнов в лагере кормили хорошо. После того как они поедят, дети выстраивались к котлам к финнам, кто с мисочкой, кто с бидончиком, кто с котелком каким-нибудь. И то что оставалось – финн раздавал все этим детям.
У семьи осталось много историй, связанных с партизанским движением. Дяди Алевтины Фёдоровны был ранен в Лодейном поле, и его комиссовали в госпиталь в Пудож, где уже были русские. Когда оттуда уходили партизаны, он просил их узнать о судьбе своей семьи, а также рассказал про секретный лаз, через который можно тайно пробраться в дом. Они пришли зимой на лыжах, прошли прямо к их дому, постучались тихонечко в дверь. Дедушка спал у самой двери, он услышал, но не пошел открывать, потому что в доме жило 6 семей, а за каждого человека нельзя ручаться. Поэтому они зашли через этот лаз, взяли у нас несколько мякушек хлеба, а чтобы дать знать о себе – расстелили полотенце по двору. Прошли партизаны прямо от крыльца и в поле: это было видно по лыжне, русские лыжи были узкие, а финские – широкие. Если финны видели узкую лыжню, они сразу организовывали отряд и шли по этой лыжне. Поэтому очень рано проснулся, пока ещё было темно, разбудил одного мальчишку, у которого были самодельные широкие лыжи. Дедушка все почистил лопатой, вениками смел, что прямо к дому была лыжня, а мальчик от дома в поле прошел на широких лыжах и накатался по горке – туда-сюда, туда-сюда.
И только расцвело – финский отряд в деревню, прямо к нашему дому. Потому что лыжня была, а наш дом на горке. Ну и спрашивают, кого вы видели, кто шел? Да никого не видели. Темно, у нас ни света, ничего нет. Сейчас вот только встаем, ничего не видели.
В лагере при деревне работала акушерка, она была в партизанском отряде медицинским работником. И когда она узнала, что Алевтина Федоровна из Заонежья, она спросила: «Слышали ли вы такое во время войны, что разгромили вот эти штабы? Это были мы». Лагерь был в прифронтовой зоне, за 9 километров были только финны, гражданского
населения там уже не было. Часто, когда партизаны подходили, когда там шли бои, люди из деревни всё слышали. Также акушерка рассказала, как они ходили в дальние походы летом. Зимой идти всего 18 километров от Песчаного до Тамбиц или до Кузаранды, там немного дальше, когда озеро замерзало. А летом им нужно было вокруг озера обогнуть. Она говорила, что это было очень тяжело, многие переносили такие месячные походы с трудом.
Лагерь в деревне был строительный, строили дорогу от Тамбиц до Поль,16 километров. Зимой дорогу не строили – людей отправляли заготовлять дрова. Но когда не было снега, копали канавы, дороги, строили перемычки. Однажды один дед пришел, и говорит дедушке Алевтины: «Видишь, Иван Васильевич, какая власть пришла, дороги строят». А её дед отвечает: «Так дороги строят, потому что по нашим дорогам как они побегут? Им ведь не убежать. а так они на машины сядут и уедут». Так всё и случилось.
Мальчишки, жившие в деревне, были смелые. Однажды они решили сходить к солдатам за 15 километров в деревню Кузаранда. И тетя Алевтины, ей было 13 лет, тоже у бабушки отпросилась: «Я пойду, все ребята ходят, я тоже пойду». Именно в этот раз ребята попались, их отвели в будку, всем дали розги, мальчишкам кому 3, кому 4, ей – 2 раза плеткой. Ещё трое суток девочка сидела в холодной бане – стакан воды давали и кусочек хлеба.
В лагерь часто приезжали финны с проверками. У них не принято было, чтобы двери в домах закрывались, а русские всегда закрывали на ночь дверь. Если прикладами бьют – значит, финны пришли. Они начинали рыскать везде, искать партизан, это был карательный отряд. Проверяли всё: подпол, чердак, везде, в каждом доме. И всегда спрашивали: «Видели, кто проходил?», а им отвечали, что не видели ничего. «Ваш дом так стоит, как это вы не видели?», люди молчали, хотя конечно иногда видели.
Один раз к нам пришел в дом карательный отряд, их было 22 человека финнов. И у нас жило 22 гражданских. И они остановились у нас в доме. Нас с горницы выселили всех в одну комнату, и в этой комнате было 22 вот нас, и 22 финна, солдаты. А горницу заняли только командир, радист и еще один финн. Они у нас жили 3 дня, и все трое суток находились 44 человека в одной комнатушке.
Перед освобождением в деревню приехал финн и сказал, что пришел приказ, они уходят, а все деревни будут сжигать и все уничтожать. Дедушка собрал все вещи и отвез все в лес, постельные принадлежности отнесли в баню. Там же спрятали маленькую Алевтину. Потом дедушка пришел и говорит: «Пойдем, Аленька, домой, потому что уж если даже будут жечь – успеем выскочить на улицу». Они переночевали в доме, а утром девочка увидела в окно, как у школы взорвали большой столб. Она упала на пол, потому что это было очень близко и страшно, в домах, в которых были закрыты окна, даже вылетели стекла. Это был очень солнечный день, который навсегда остался у девочки в памяти.
В деревне не было ни радио, ни света. В один день приехал с Типиниц мальчишка на лошади, сообщил, что война закончилась. Все были очень радостные, женщины и плакали, и смеялись, и пели, стали ждать мужей.
Наш отец не вернулся. Он погиб, пропал без вести в 44-ом году в августе месяце. Но он сапером был. Сапер ошибается один раз.
Когда Алевтине Лебедевой исполнилось 16 лет, и она окончила 9 классов, она приехала работать в Петрозаводск. Начинала санитаркой, устроилась в родильный дом, а потом 45 лет отработала там медсестрой. Сейчас у неё трое детей – сын и две дочери-близняшки. У сына одна дочка, у второй две девочки, и вот третья сейчас живет с прабабушкой, учится в 10 классе.
Молодым людям Алевтина Федоровна желает только одного, самого главного: «Дай бог им, чтобы без войны. Дай бог. Самое страшное – это война».